Никаких драм. Ни рыбы по утрам. Ни мужского носка под подушкой. Ни «а ты что опять в этом ходишь, Оленька?». Только тишина. И стук собственных каблуков по чистому полу.
Ольга работала, обедала в одиночестве и постепенно — с изумлением — понимала, что не умирает от одиночества. Наоборот. Прямо расцветает. Пока у кого-то цветёт аллергия, у неё — самооценка.
Папа звонил каждый день: — Ну как ты там, моя солнышко? — Отлично. Даже кота не завела. Представляешь?
— Вот это выдержка. А то один хвост убрал, новый заведёшь — и опять по голове тапком. Подумай.
И Ольга думала. Но уже не про Андрея.
Но вечером в пятницу всё покатилось. Сначала потекла труба — классика жанра. Потом отключили свет. И, как в фильмах, — в дверь позвонили.
Ольга, в халате и с мокрыми волосами, открыла, и замерла.
На пороге стояла Нина Петровна. В пальто. С чемоданом. С тем самым. Тот самый — фиолетовый, с драной ручкой и «ароматом прошлого».
— Привет, Оленька. — Что?!
— Мне надо где-то пожить пару дней. Андрей уехал в командировку, а в моей квартире… Ну, трубы, соседи, кошмар. Да я ж не насовсем.
Ольга молчала. Держалась за косяк, чтобы не врезать этим же косяком по лбу дорогой гостье.
— Я сейчас вызову такси. Отвезёт вас обратно, — спокойно сказала она.
— Ты что, Оль? Я ж тебе не чужая. Ты мне как дочка. Да и… — она покосилась на щель в двери, — я же была хозяйкой тут, почти родная обстановка. Вещи мои ещё помнят полку.
— Знаете, что ещё помнит полка? Как вы выкинули мой чай и сложили туда свои таблетки. Не хочу повторений.
— Ты злая стала, Оль. И неблагодарная. Я же столько для вас делала.
— Вы для себя делали. Себе телевизор. Себе удобства. Себе — сына под бок. А мне — осталась только раковина и кран, в который вы сливали свою селёдку.
— Ах так… — Нина Петровна замерла. — Значит, выгоняешь меня?
— Я не выгоняю. Я не пускаю. Это разные вещи. Потому что дверь — моя. Квартира — моя. И имя на табличке — тоже моё. Не ваше. Не вашего сына. Моё.
Она уже собиралась закрыть дверь, когда услышала:
— А Андрей приедет. Он сказал, что у него ключ остался. Вот и увидим, чья квартира.
Щелчок в мозгу. Треск. Лопнуло что-то очень старое. И больше не болит.
На следующий день Андрей появился. Вечером. С букетом. Хризантемы. Белые. Твою же… ещё и как на поминки.
— Привет. Ты чего маму не пустила?
— Потому что она здесь не живёт.
— Ну она же на пару дней. А ты… с ключами, кстати, молодец. Я как раз хотел спросить.
— Ты действительно хочешь об этом говорить?
Он замер. Уловил нотку в голосе. Ту самую. Которая говорила: будет громко.
— Ну… — он замялся. — Может, ты всё ещё обижена. Я понимаю. Но я бы хотел попробовать ещё раз. Без мамы. Без давления. Ты и я.
— Ты и я? — она откинулась на спинку стула. — Андрей, ты не понимаешь самого главного.
— Что не мама всё испортила. Ты. Ты не встал на мою сторону. Ты не защитил. Ты сделал из меня врага в собственном доме. А потом ушёл. И теперь пришёл — с ключом, как в отель. А я не ресепшен. И не тапки выдаю.
— А я тебя. Очень. Но теперь — нет. И это такая свобода… Ты даже представить себе не можешь.
Он стоял молча. А потом сказал:
— Я оставлю ключ. Всё-таки ты права.
— Я всегда была права. Просто раньше молчала.
Он положил ключ на стол. Повернулся. И ушёл.
Через три дня Ольга поменяла замки. Вывесила на дверь табличку: «Квартира Ольги С. Просьба без приглашения не входить. Даже если вы считаете, что имеете право.»
Потом пошла в магазин, купила себе маленький тортик и бутылку сухого вина. Села у телевизора. Посмотрела комедию. Засмеялась.
И впервые за долгое время — спала спокойно. Потому что знала: дверь больше никто не откроет без стука. И в шкафу снова лежит её чай.
