— Я тебя сейчас ударю, Андрей! — Ольга хлопнула ладонью по столу так, что чайная ложка выпрыгнула из кружки и звонко ударилась о ноутбук. — Ты вообще понимаешь, что ты наделал?
Он сидел, виновато глядя в пол, как школьник, которого застукали за списыванием. Только вот вместо тетради — его разблокированный телефон. А в нём — переписка с мамой. И не просто мамой, а Галиной Петровной — этой ходячей директивой в халате и с портретом Ленина в голове.
— «Ольга копит, но нам не говорит. У неё, похоже, больше миллиона. Ты с ней поговори, она ж твоя жена, а не чужая.» — Она прочитала это сообщение вслух. Слово «копит» прозвучало так, будто речь шла о снарядах.
— Ну, я не хотел… просто… она спросила, как у нас с деньгами… Я и ляпнул, — промямлил Андрей, растирая виски.
— Ты ляпнул? Серьёзно? Андрей, у тебя рот без тормозов! Я шесть лет складывала эту подушку безопасности, пока ты кредитку Светке закрывал и на «новые зимние» Игорю кидал. Я даже отпуск себе два года не брала, чтобы накопить на квартиру. А теперь — что? Всё, можно делиться с кланом Петровичей?
— Оль, ну ты же знаешь, у мамы пенсия маленькая, Светка с Игорем ипотеку тянут…
— А я что — Промсвязьбанк? Я тоже тяну. Тебя тяну, Андрюш. И твою маму. И её «маленькую» пенсию в тридцать шесть тысяч. И Светку, которая «временно не работает», но ездит на маникюр раз в неделю, как на исповедь.
Андрей поднял руки, как будто она сейчас его ударит. Ольга и не собиралась. У неё язык, как скальпель — точнее всякой пощёчины.
— Ты хотя бы понял, как себя вёл? — спросила она, отдышавшись. — Молча слил мою финансовую жизнь маме. Маме! А потом удивляешься, почему я не рожаю, не беру отпуск и хожу с кругами под глазами.
Он встал, подошёл, попытался обнять.
— Не трогай, — отодвинулась она. — У меня ещё руки не остынули. А ты… знаешь, я думала, что ты хотя бы мужчина. А ты… семейный громоотвод. Кто крикнул — туда и молния. Я тебя предупреждала. Один раз. Второй. А теперь…
Она молча открыла ноутбук, зашла в приложение банка. Цифры на экране холодно блеснули: 1 416 200 рублей. Ни разу не тронутая сумма. Целый гарем свободных купюр, которые она копила на первый взнос.
— К себе. В реальность. Где я не должна бояться, что у меня из-под подушки вытащат то, что я сама туда положила. Без скандалов. Без истерик. Просто — всё. Завтра поищу квартиру.
Он шагнул за ней, как щенок за хозяйкой.
— Оля, ну ты чего… Я ж не хотел…
— А я вот хотела, Андрей. Хотела жить спокойно, хотела быть замужем, а не финансовым донором. А получилось — семья имени Галины Петровны. Я — в декорациях, а твоя мама — режиссёр.
Он сел. Молча. Слов не осталось. А она ушла в комнату. Хлопнула дверью. Но не от злости. От усталости.
На следующее утро всё было тихо. Подозрительно тихо.
Ольга проснулась раньше, чем будильник. Посмотрела на потолок и вдруг поняла: нет, она так больше не может. Жизнь, в которой она должна доказывать, что деньги, заработанные ею, — это не «общая копилка», а её личный труд, — не жизнь. Это — подработка в семейной пирамиде.
