У меня чуть челюсть не отвисла. Играла? Да Настя жаловалась, что бабушка только и делала, что сидела в телефоне или смотрела сериалы! А про грядки и готовку вообще молчу — я каждый раз, приезжая на дачу, заставала свекровь в позе «шезлонг, книжка, чай». И готовила всегда сама.
Я открыла было рот, чтобы возразить, но Коля предупреждающе сжал мое колено под столом. Его взгляд ясно говорил: «Не надо масла в огонь».
— Мам, — сказал он, — никто не говорит, что ты плохая бабушка. Просто… эта ситуация с деньгами нас удивила.
Антонина Михайловна резко перестала рыдать. Она выпрямилась, сложила платочек и посмотрела на нас с видом оскорбленного достоинства.
— Что ж, я вижу, вы меня совсем не цените, — голос ее дрожал. — Тогда, пожалуй, я вернусь к себе домой.
Послышался грохот — в комнате свекрови что-то упало. Потом раздалось сердитое бормотание и звук выдвигаемых ящиков.
— Слушай, — Коля вдруг взял меня за руку, — давай просто дадим ей эти деньги, а? Чтоб не было скандала.
Я посмотрела на него как на предателя:
— Ты серьезно? Да она же на шею сядет и ножки свесит! Сегодня восемнадцать тысяч, завтра — тридцать, а послезавтра что? Счет за разговоры по душам?
— Знаю, это неправильно. Но мне ее жалко. Она же не от хорошей жизни…
— Так, стоп, — я выдернула руку. — Не надо мне этих манипуляций. Мы не будем платить твоей матери за то, что она бабушка. Точка.
Из комнаты свекрови снова что-то грохнуло — кажется, она специально швыряла вещи, чтобы показать свое негодование. Я закатила глаза.
— И вообще, — добавила я, — если она сейчас выйдет оттуда с чемоданом и заявит, что уезжает, я ее не буду останавливать. И тебе не советую.
Коля неуверенно кивнул, но по его лицу я видела — душа у него разрывается. С одной стороны — мать, с другой — я, его жена, с вполне обоснованной позицией. Мне даже стало его жалко.
Мы просидели на кухне, напряженно прислушиваясь к звукам из комнаты свекрови, минут двадцать. Наконец, дверь распахнулась, и появилась Антонина Михайловна с небольшим чемоданом. Лицо ее было красным и опухшим от слез, но держалась она прямо, как струна.
— Я ухожу, — объявила она драматическим тоном.
— Мам, может останешься? Утром поговорим спокойно, — Коля все-таки не выдержал.
— Нет, — она покачала головой. — Я не могу оставаться там, где меня не ценят.
Мне захотелось спросить — а что именно мы должны ценить? То, что она ела наши продукты, спала на нашей кровати и требовала денег за то, что посмотрела пару часов за внучкой? Но я промолчала. В конце концов, она мать моего мужа.
— Я вызову такси, — сказал Коля, доставая телефон.
— Не надо, — гордо ответила свекровь. — Я на автобусе.
— На автобусе? В такое время? — удивился Коля. — Да брось, мам, давай я вызову…
— Я сказала — на автобусе! — отрезала она. — Не хочу быть никому обязанной!
Я чуть не фыркнула. Не хочет быть обязанной? А жить все лето на нашей даче — это что?
— Как знаешь, — пожал плечами Коля. — Тогда я провожу тебя до остановки.
— Не нужно! — она затянула ремешок сумочки. — Я сама дойду.
И тут меня что-то кольнуло. Все это выглядело слишком… театрально? Наигранно? Будто свекровь не просто обиделась, а разыгрывала какую-то сцену. Зачем?
— Антонина Михайловна, — я сделала шаг к ней, — может, все-таки останетесь? Мы не хотели вас обидеть.
Она окинула меня презрительным взглядом:
— Поздно, Женечка. Я все поняла. Для вас я — обуза, а не помощь.
С этими словами она решительно направилась к выходу, волоча за собой чемодан на колесиках, который почему-то все время норовил завалиться на бок.
— Я все равно пойду с тобой. Хотя бы до остановки.
Свекровь не ответила, только громко хмыкнула, дергая входную дверь. Я осталась одна в квартире, прислушиваясь к звуку их удаляющихся шагов по лестнице.
Когда они ушли, меня начало трясти. От облегчения? От нервов? Не знаю. Я механически начала убирать со стола, перемывать посуду, протирать столешницу — домашние дела всегда помогали мне успокоиться.
На часах было начало одиннадцатого, когда вернулся Коля. Он выглядел странно — растерянным и каким-то потухшим.
— Ну что? — спросила я, вытирая руки полотенцем.
— Довел до остановки, — ответил он, бросая куртку на вешалку. — Она… она все время говорила одно и то же.
— «Я ведь как лучше хотела…» — повторил он голосом свекрови. — Снова и снова, Жень. Как заезженная пластинка.
Я села за стол, чувствуя внезапную усталость. День был длинным даже без этой драмы с требованием денег.
— И чем все закончилось? — спросила я.
Коля тяжело опустился на стул напротив:
— Пришел автобус, она села и уехала. Но, знаешь, мне кажется, тут что-то не так.
— Не знаю, — он растерянно потер затылок. — Такое ощущение, что она… специально это все устроила? Чтобы уехать таким образом?
