– Видела? А… ну, да, это клиент. Встретились по работе.
– Клиент? В кафе? Обычно ты всех в офисе принимаешь.
– Этот случай особенный, – Дима положил ложку. Суп остывал, так и забытый. – Мариш, не надо. Не допрашивай. У меня и так… башка кругом.
Но в его голосе сквозило что-то такое — отчаяние, страх, которых она раньше не замечала… Марина вдруг почувствовала: любые слова сейчас только оттолкнут его ещё дальше. Она сделала шаг назад. Пока. Просто дала ему этот глоток воздуха, так нужный человеку на грани.
Дальше — будто кто-то затянул узел ещё крепче. Дмитрий стал почти тенью в доме: телефон не выпускал из руки ни на минуту, что-то постоянно проверял, отвечал полушёпотом. За ужином отмалчивался, Соню больше не слушал, лишь рассеянно кивал её рассказам — и то не всегда.
— Пап, ты меня вообще слушаешь? — не выдержала как-то Соня.
— Конечно, солнышко! — словно проснулся Дмитрий. — Что ты рассказывала?
— Про кота Мурзика, который приходил к нам в садик, — тоном азартного следователя сообщила Соня. — Я уже пять минут рассказываю, а ты только киваешь…
— Прости меня, доченька, я просто задумался о работе, — объяснил он, улыбаясь вымученно.
Соня заглянула ему прямо в глаза — с удивительной по-взрослому грустью:
— Пап, а может, ты найдёшь другую работу? Чтобы меньше думать?
Марина заметила: у мужа дрогнуло лицо, на секунду что-то высветилось и тут же исчезло. Он встал, обнял Соню крепко — с таким отчаянием, будто прощался:
— Обязательно найду, Сонечка. Обязательно.
Но в этих словах не было ни тени уверенности.
А потом всё случилось вдруг — неожиданно и невозможно быстро. Обычный день: Марина решила прибраться в кабинете Дмитрия. Он просил никогда не трогать его бумаги — но разве можно не вытереть пыль? В суете она задела стопку папок — всё полетело на пол.
Собирая бумаги, Марина заметила конверт. На нём, его почерком: «Последняя надежда». Внутри — письмо, фотографии, справка из больницы.
Марина села прямо на пол и прочла всё до конца. И мир вокруг будто раскололся.
«Дорогой Дима, знаю, не имею права просить, но другого выхода нет… Маше нужна операция, а денег у меня нет. Врачи говорят: месяц, ну, максимум — два. Прошу тебя, если только можешь… я готоа на всё. Работать бесплатно, отдавать долг всю жизнь — главное, чтобы спасти дочь».
Фотографии: девочка, лет восьми, худенькая, огромные глаза, слишком взрослые для такого малыша. Одна из них — в больничной палате, улыбается неуверенно, будто эта улыбка едва держится и вот-вот исчезнет, если что-то пойдёт не так.
Справка — из онкологического центра. Диагноз безжалостный, лечение немыслимо дорогое.
Марина с трудом поднялась, села на стул. Мысли смешались, время словно замедлилось.
У Дмитрия есть дочь. Он никогда не говорил… Дочь — не ее. И она — умирает.
И самое страшное даже не это. Самое страшное — понять, почему он молчал. Почему не делился. Он любит Соню, любит Марину, но где-то там есть ещё одна — девочка, которая ему тоже дочка. И которая ждёт помощи.
В тот вечер, когда Соня заснула, Марина не придумала длинных монологов. Без лишних предисловий положила ему письмо на стол. Тут же.
Дмитрий увидел бумагу, закрыл лицо руками и надолго замолчал.
— Я не хотел… чтобы ты узнала так… — голос сломался, почти сдался.
— А как ты хотел? Ждать, пока всё само прояснится? Молчать — пока не станет поздно?
