— Мамаша, это ко мне! — завопила она, увидев полицию. — Они пришли меня арестовывать!
Муж появился из спальни с телефоном у уха. Увидев меня, он медленно опустил руку.
— Ты… Ты серьёзно? — прошептал он.
— Вполне, — кивнула я. — Согласно статье 35 Жилищного кодекса, я имею право пользоваться жильём, купленным в браке. А вы — мешаете.
Свекровь вдруг бросилась вперёд:
— Да как ты смеешь! Это моего сына квартира!
Полицейский ловко перехватил её.
— Успокойтесь, гражданка. Иначе составим протокол.
В этот момент Денис поднялся с дивана и, шатаясь, направился ко мне:
— Ты, стерва, всё подстроила! Из-за тебя я теперь без денег!
Он сделал резкий выпад, но один из полицейских мгновенно скрутил его. Началась потасовка. Свекровь орала, дети плакали, свёкор пытался вырвать Дениса из рук полиции.
— Всё! — рявкнул старший. — Всех в отделение за сопротивление!
Муж вдруг рухнул на колени:
— Прости… Прости меня… Я всё осознал…
Я холодно посмотрела на него:
— Слишком поздно. Ты сделал свой выбор, когда позволил им выбросить фото моих родителей. Когда отдал наши деньги. Когда назвал меня «временной женщиной».
Свекровь вырвалась и плюнула мне в лицо:
Я медленно вытерла лицо платком.
— Нет, это вы — позор сами себе.
Пристав начал зачитывать решение суда о выселении. Муж бессильно опустил голову. Лена собирала вещи детей, бросая на меня злобные взгляды.
Когда полицейские увели Дениса, а остальные понуро собирали вещи, я подошла к окну и глубоко вдохнула. Воздух в квартире впервые за долгое время казался свежим.
Свекровь, проходя мимо, прошипела:
— Это ещё не конец. Мы вернёмся.
— Попробуйте. Теперь я знаю все ваши слабые места.
Когда дверь наконец закрылась за ними, я медленно обошла квартиру, открывая окна. Моя жизнь только начиналась. И на этот раз — по моим правилам.
Прошел месяц. Квартира наконец обрела прежний вид — я выбросила все следы их присутствия, перекрасила стены, вернула на место мебель. Даже запах изменился — больше не пахло чужими духами, жареным луком и раздражением.
Я сидела на кухне с чашкой кофе, когда в дверь позвонили. Через глазок увидела мужа — осунувшегося, с потухшим взглядом.
— Можно поговорить? — спросил он тихо.
Я молча отступила, пропуская его. Он прошел в гостиную, огляделся, будто впервые здесь.
— Ты… все переделала.
— Да. Как было до вас.
Он сел на диван, сжал руки.
— Я хочу вернуть все назад.
— Какие именно «все»? — спросила я, садясь напротив. — Деньги, которые твой брат проиграл? Фотографии моих родителей, которые твоя мать выбросила? Или, может, мое самоуважение?
— Я был идиот. Но они же моя семья…
— А я? — перебила я. — Я была твоей семьей?
— Ты права. Я… не защитил тебя.
В комнате повисло молчание. За окном шумел дождь, капли стучали по подоконнику.
— Я подал на развод, — наконец сказала я.
— Продаем. Деньги пополам.
Он закрыл глаза, будто ему было больно.
Я медленно положила перед ним папку.
— Тогда я подаю в суд. Вот доказательства того, как твоя семья унижала меня, как ты передал наши деньги брату без моего согласия. Плюс показания соседей о дебоше. Ты хочешь суда?
Он молча перелистывал бумаги. Потом резко отодвинул папку.
— Юрист подготовит документы.
Он вдруг поднял на меня глаза.
— А шанса нет? Совсем?
Я посмотрела на него — на этого человека, которого когда-то любила.
— Нет. Ты сделал выбор. И я сделала свой.
Он тяжело вздохнул, встал.
— Я… пожалею об этом.
— Да. Но это уже не моя проблема.
Когда он ушел, я закрыла дверь, прислонилась к ней. В груди было странное чувство — не боль, не облегчение. Просто пустота, которую теперь предстояло заполнить заново.
Я подошла к окну. Дождь кончился, выглянуло солнце.
Иногда чужую семью нельзя исправить. Её можно только вычеркнуть.
