Галина Петровна сидела на моём новом диване и деловито перебирала документы из папки, которую принесла с собой, когда я застала их с Андреем за оживлённым разговором на кухне. Свекровь даже не подняла голову, когда я вошла, словно я была невидимкой в собственном доме.
— Вот здесь подпишешь, сыночек, — она ткнула пальцем в какую-то строчку. — И здесь тоже. Нотариус сказал, что все бумаги должны быть готовы к понедельнику.
Андрей склонился над документами, держа в руках ручку. Его лицо было напряжённым, на лбу выступили капельки пота, хотя в квартире было прохладно. Он явно чувствовал моё присутствие, но упорно не поднимал глаз.
— Какой ещё нотариус? — спросила я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кипело от предчувствия очередной подлости.
Галина Петровна наконец соизволила посмотреть на меня. Её взгляд был холодным и презрительным, как всегда, когда она смотрела на невестку, которая, по её мнению, была недостойна её драгоценного сына.
— Семейные дела решаем, Светлана. Тебя это не касается.
Я подошла ближе и увидела на столе кредитный договор. Сумма в графе «итого к выплате» заставила меня схватиться за спинку стула. Восемьсот тысяч рублей. Восемьсот тысяч!
— Андрей, что происходит? — мой голос дрогнул. — Какой кредит? На что?
Муж наконец поднял на меня глаза. В них была вина, смешанная с какой-то обречённостью. Он открыл рот, но свекровь опередила его.
— Мы покупаем дачу. Небольшой домик за городом, где я смогу проводить выходные. Врач сказал, что мне нужен свежий воздух для здоровья. А поскольку ты не позволяешь мне жить с вами, приходится искать альтернативы.
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Мы с Андреем откладывали деньги на ремонт в детской для Маши. Копили на её образование. Планировали съездить к морю этим летом — первый раз за три года. И вот теперь всё это рушилось из-за очередной прихоти свекрови.
— Мы не можем себе позволить такой кредит, — сказала я, пытаясь взывать к разуму мужа. — У нас ребёнок, Андрей. Нам нужно думать о Маше, о её будущем.
Галина Петровна фыркнула и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди.
— Вот именно о ребёнке ты и должна думать. А о матери позаботится сын. Так было всегда и так будет. Если бы ты была нормальной женой, ты бы это понимала. Но ты же у нас карьеристка, феминистка. Всё хочешь контролировать.
Слово «феминистка» она произнесла с таким презрением, словно это было ругательство. Я стиснула зубы, чтобы не ответить ей тем же тоном. За семь лет брака я научилась сдерживаться, хотя каждый раз это давалось всё труднее.
— Я хочу контролировать семейный бюджет, потому что я тоже его зарабатываю, — ответила я максимально спокойно. — И имею право знать, на что тратятся наши общие деньги.
— Общие? — свекровь рассмеялась. — Милочка, ты со своей зарплатой учительницы можешь разве что на продукты заработать. Всё остальное в этом доме куплено на деньги моего сына. Так что не надо тут изображать из себя добытчицу.
Это было неправдой, вопиющей ложью, но Андрей молчал. Он сидел, уткнувшись в документы, и не произносил ни слова в мою защиту. Как всегда.
— Андрей, — я обратилась к нему напрямую, игнорируя свекровь. — Посмотри на меня. Ты действительно хочешь взять кредит под пятнадцать процентов годовых на дачу для мамы? Ты понимаешь, что мы будем выплачивать его пять лет? Что Маша не сможет пойти на танцы, потому что у нас не будет денег? Что мы не сможем купить ей новый компьютер для учёбы?
Он поднял глаза, и в них я увидела муку. Он разрывался между нами, но я уже знала, чью сторону он выберет. Он всегда выбирал её сторону.
— Света, мама права. Ей нужно место для отдыха. Она всю жизнь работала, растила меня одна. Я ей обязан.
— А Маше ты ничем не обязан? — я не сдержалась, голос сорвался. — Своей дочери ты ничего не должен?
Галина Петровна встала и подошла ко мне. Несмотря на свой невысокий рост, она умела выглядеть внушительно. Её глаза сверкали торжеством победителя.
