— Пусть сначала памперсы покупать научится, — усмехнулась Анна и нажала кнопку домофона. Замок щёлкнул с резким звуком, будто подытожил: «Свекровь, прощай».
С тех пор прошло три недели. Ни Дмитрий, ни его семья не появлялись. Ни с цветами, ни с угрозами, ни с адвокатами — ничего. Молчание — как по нотам.
Анна ходила по квартире босиком, наслаждаясь тишиной. Ни храпа с дивана, ни кашля ребёнка в ванной, ни критики по поводу моющих средств. Только она, её чайник и новости на фоне.
В пятницу она сделала себе подарок: купила шторы. Да, не занавески — чёрные, плотные, чтобы ни одна Маргарита Петровна не сунулась больше с советами по «циркуляции энергии». Пришёл мастер. Повесил. Рассказал, как к ним прилагались пластиковые крючки, «но если хотите — могу металлические поставить». Анна впервые за долгое время почувствовала лёгкое волнение. Как будто что-то новое началось.
— Ну и как ты теперь? — спросила Ольга, её подруга, приехавшая с тортиком и бутылкой вина. Анна её не остановила. На один вечер — можно и торт.
— Я будто из плена вышла. — Анна налила себе бокал. — Удивительно, как быстро можно свыкнуться с унижением, если всё происходит постепенно. Вот она критикует плитку, потом переставляет мои книги, потом приходит с ночёвкой — а я терплю. Потому что «надо быть терпимой».
— Ну, терпеливые у нас в монастыре. А ты молодец. Правда. В 33 года выгнать мужика и его цирк с конями — это, между прочим, поступок.
— Только, знаешь, у меня такое ощущение, будто я подвела бабушку. Она бы на это всё с порога сказала: «Пусть идут лесом». А я жила с этим балаганом, как будто мне выбора не дали.
— Все мы так сначала. Боимся остаться одни. Думаем: «Ну, не идеален, но хоть кто-то». А потом понимаем — лучше уж с пылесосом на пару, чем с мужиком без позвоночника.
На следующий день пришло письмо. Бумажное. С почты. От Дмитрия. Анна развернула аккуратно, как будто там могла быть мина.
Аня, я не знаю, как всё получилось. Мне казалось, ты преувеличиваешь. Я хотел, чтобы всем было хорошо, и никому больно. Теперь понимаю, что в итоге больно стало именно тебе.Наташа с ребёнком уехали к отцу. Мама обиделась и пока не разговаривает ни с кем. Я снимаю комнату на юге города.Я не прошу простить. Но… если однажды ты решишь, что хочешь поговорить — я рядом.Дима
Анна села на диван. Несколько минут просто сидела. Не злилась. Не злилась совсем. Даже немного грустно было. Он и правда не был плохим. Просто — слабым. И трусливым. А слабость, как она поняла, опаснее злобы. Потому что злоба — видна сразу, а слабость прячется под вежливостью, мягкостью и пустыми обещаниями.
Она достала старый фотоальбом. Перелистнула страницы. Бабушка на кухне. Её руки, морщинистые, но сильные. Подпись на обороте: «Держи своё — и никому не отдавай». Анна закрыла альбом, выдохнула.
— Всё, бабушка. Услышала. Усвоила. Обещаю.
Через два месяца она подала на развод. Через четыре — сменила замки. Через шесть — сделала перепланировку. Всё, что можно было стереть — она стерла. Осталось только ощущение тишины, тепла и собственного пространства.
И один вечер — когда она зашла в кухню, включила свет, взяла чашку и… Улыбнулась. Потому что никто её больше не тронет.
