Он еще долго пытался меня переубедить. Приводил примеры знакомых, которые помогают детям от первых браков. Рассказывал о том, как это важно для семейного благополучия.
— Андрей, а наше семейное благополучие тебя не волнует?
— Но дочь важнее жены?
— Нет, конечно! Просто…
— Просто ты привык, что я все понимаю и не возражаю. Теперь буду возражать.
В итоге Дашка в Германию не поехала. Андрей злился, обижался, пытался найти деньги самостоятельно. Даже хотел взять кредит, но я категорически запретила.
— Если возьмешь кредит на её учебу, я подам на развод.
— Это не шутка. Я не собираюсь всю жизнь расплачиваться за чужие амбиции.
Он не взял кредит. Но отношения наши изменились. Андрей стал скрытным, раздражительным. Часто названивал Дашке, долго с ней разговаривал, а потом ходил мрачный.
— Она расстроена, — сообщил он как-то вечером.
— Понимаю. Но это не повод менять решение.
— Лен, может, хоть частично? Ну тысяч двадцать?
— Я справедливая. Разница в том, что жестокость — это когда делаешь плохо специально. А справедливость — это когда не делаешь хорошо за чужой счет.
Весной Дашка нашла работу официантки. Андрей гордился её самостоятельностью, хотя я подозревала, что к этому её подтолкнула необходимость.
— Видишь, как хорошо получилось? — сказал он мне. — Она стала ответственнее.
— Хорошо. Значит, больше не будем её содержать.
— Лен, ну она же студентка! Не может полноценно работать!
— Может. Многие студенты работают и учатся одновременно.
Но полностью отказаться от помощи дочери Андрей не мог. Время от времени он просил деньги на её нужды, но я была непреклонна.
— Хочешь помочь — трать свою зарплату.
— Но тогда у нас не будет общих накоплений!
— У нас и так их нет. Все уходит на Дашку.
— Лена, ну что ты как чужая!
Чужая. Именно так я и чувствовала себя в этой ситуации. Чужая в собственной семье, где все решения принимались без моего участия.
Но теперь я больше не была готова быть чужой. Если уж быть чужой, то не платить за это собственными деньгами.
— Андрей, я не чужая. Я жена. И как жена имею право голоса в семейных тратах.
— Но ведь можно же обсуждать!
— Можно. Но только если мое мнение что-то значит. А не для галочки.
Он задумался. Кажется, наконец начал понимать, что я не просто капризничаю.
— Лен, а что если мы составим какой-то план? Распределим, сколько можем тратить на Дашку?
— Сколько можешь тратить ты. Я больше не участвую в этом.
— Потому что устала быть банкоматом для чужого ребенка.
— Чужая. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше для нашей семьи.
В тот вечер мы наконец смогли отложить деньги на машину. Впервые за долгое время наша зарплата осталась в нашей семье.
Андрей был мрачен, но я чувствовала странное облегчение. Как будто сбросила с плеч тяжелый груз, который несла слишком долго.
— Лен, а если она попросит на день рождения?
— Попросит тебя. Ты и решай.
— Но ведь неудобно…
— Мне было неудобно три года. Теперь твоя очередь.
Он больше не настаивал. Понял, что я больше не изменю решение.
И знаете что? Жизнь не рухнула. Дашка продолжала учиться, работать, строить планы. Андрей продолжал быть её отцом, но теперь в рамках собственных возможностей.
А я наконец стала чувствовать себя в собственной семье как дома.
