На следующий день она проснулась рано. Сделала кофе, включила ноутбук и открыла почту — по работе пришло письмо. Но глаза скользнули мимо, мысли всё равно были о другом.
Она вспомнила, как стояла в том доме весной, когда только купила. Как по утрам пела чайник, как пахло новой краской. Она ходила босиком по ламинату, смеялась — не верилось, что это всё её. «Вот тут, — думала тогда, — будут гости. А тут — собака спать. А тут я буду кофе пить у окна». И всё это было её. До сегодняшнего дня.
Она схватила телефон, набрала подругу — Лену, соседку по подъезду. Та всегда говорила прямо, без сантиментов. — Лён, привет. Можно к тебе зайти? — Приходи, конечно, — ответила та. — Чего случилось-то? Голос у тебя… как будто с похорон. — Потом расскажу, — тихо сказала Настя. — Я уже иду.
Лена жила этажом ниже. Простая женщина — разведёнка, двое взрослых сыновей. На кухне у неё всегда пахло чем-то тёплым, домашним: кофе, блинами, иногда — свежим хлебом. Она усадила Настю за стол, налила чай.
— Говори, — сказала. — Кто обидел?
Настя рассказала всё. Про наследство, про дом, про разговор с Михаилом. Без слёз, спокойно, будто сама не верила, что это с ней.
Лена слушала, не перебивая. Потом медленно покачала головой. — Ну, знаешь, деточка, твой-то муж хитрый оказался. Дом-то не на него, вот и решил маму подсунуть. Мол, поживёт — а потом попробуй выгони.
— Я так и подумала, — Настя вздохнула. — Но ведь не ожидала. Он же даже не сказал заранее. Просто поставил перед фактом.
— Так они всегда так, — Лена махнула рукой. — Пока всё под контролем — добрые, улыбчивые. А как только чувствуют, что не они главные, сразу начинаются эти финты. Мол, мать, бедная женщина, ей плохо, помоги. А ты попробуй потом слово сказать — сразу злой человек.
Настя молчала. — И что делать? — наконец спросила.
Лена усмехнулась. — Делать? Не дать сесть себе на шею. Понимаешь, Настя, если сейчас уступишь, всё, конец. Потом они с мамой тебя из твоего же дома выживут. Я таких историй навидалась — потом не докажешь ничего.
Настя кивнула. — Я и не собираюсь уступать. Только страшно немного. Не скандалить же до бесконечности.
— Иногда скандал — это и есть защита, — ответила Лена. — Ты уж, милая, держись. Дом — это твоя крепость. Не отдавай никому, особенно тем, кто не ценит.
Настя улыбнулась слабо. Встала, поблагодарила подругу, пошла домой. На улице моросил дождь, ветер крутил листву по асфальту. Октябрь. Всё серое, мокрое, промозглое. Но внутри — огонь. Она шла и думала: «Не отдам. Что бы он ни придумал — не отдам».
Когда вечером Михаил вернулся, Настя уже ждала. В прихожей стоял чемодан. — Это что? — спросил он. — Твои вещи, — спокойно ответила она. — Я подумала, тебе будет удобно, если ты сам к маме переедешь.
Он застыл, будто не понял. — Ты с ума сошла?
— Нет, — сказала Настя. — Просто устала жить с человеком, который меня не уважает.
Он сжал кулаки. — То есть вот так, да?
— Именно так, — кивнула она. — Хочешь, помогу донести чемодан.
Он смотрел на неё с минуту, потом рванул молнию на куртке, схватил чемодан и вышел, громко хлопнув дверью.
Прошла неделя после того, как Михаил ушёл. Настя всё ещё ловила себя на том, что по утрам ждет — хлопнет ли дверь, зашуршит ли пакетами на кухне. Но было тихо. Даже слишком. Телефон он не отключил, но не звонил. Только один раз написал сухое сообщение: «Подумай. Мама всё равно переедет». Она не ответила.
Квартира, в которой они когда-то вдвоём пили утренний кофе и ссорились из-за глупостей, теперь казалась чужой. Настя собирала коробки, сортировала вещи. Всё, что напоминало о Михаиле, — старые футболки, кружка с надписью «лучший муж» — она сложила в мешок и выставила в коридор.
Каждое движение давалось тяжело. Не потому, что жалко, а потому что странно: жила с человеком шесть лет, а теперь — будто и не было.
Вечером позвонила Лена. — Ну как ты там, герой? — Да вроде держусь, — ответила Настя. — Собираюсь в дом перебраться. Всё равно платить за квартиру смысла нет. Сдам её — хоть копейка будет идти. — Правильно, — одобрила Лена. — На свежем воздухе отдохнёшь, в себя придёшь. Только гляди, чтоб твой бывший туда без спроса не сунулся. — Пусть попробует, — хмыкнула Настя. — Я теперь в два раза злее.
Переезд растянулся на два дня. Октябрь стоял сырой, промозглый, но дом встретил её сухим теплом. Настя вставила ключ в скважину, повернула — замок щёлкнул глухо, как будто тоже вздохнул с облегчением. Внутри пахло деревом и краской. Всё было так, как она оставила: светлые стены, пол с лёгким блеском, чистые окна. Только пыль за неделю успела лечь на подоконники.
Она открыла все окна, включила чайник, и дом ожил. Тихий свист пара, скрип половиц, жёлтые листья за окном — всё это напомнило ей, ради чего она вообще терпела всё то, что было. Ради этого покоя.
Поздно вечером она вынесла мусор, обошла сад. Влажная земля, прохлада, запах дыма от соседей — кто-то топил баню. Возле старой яблони Настя присела на лавку и впервые за долгое время почувствовала себя живой. Без чужих слов, без упрёков. Только она и этот дом.
Через пару дней позвонила свекровь. Голос был нарочито ласковый, маслянистый. — Настенька, здравствуй, милая. Как поживаешь? — Нормально, — коротко ответила Настя, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Я вот что хотела сказать… Михаил переживает очень. Да и я тоже не пойму, зачем всё так. Мы ведь одна семья. Зачем ты нас разъединила?
