— Таня, ну не надо… — Николай попытался схватить её за руку.
— Чемоданы, Коля. Ты слышал. Твои и её.
Молчание. Только телевизор в зале орал про скидки на ковры.
Валентина Петровна побледнела, но тут же собралась.
— Мы ещё посмотрим, кто кого выгонит, — прошипела она.
И ушла в комнату собирать вещи.
Николай остался стоять, бледный, как простыня.
— Таня… ну ты что… — он дрожащими руками пытался затушить скандал. — Это же моя мать. Куда ей?
— Мне всё равно, — Татьяна смотрела прямо. — Вали к сестре. Куда угодно. Но не сюда.
Вечером в коридоре стояли два чемодана и та самая клетчатая сумка. Атмосфера была, как в военном лагере: ожидание выстрела.
— Подумай ещё, — шептал Николай, глядя на неё умоляюще. — Ну куда мы её? Она же одна…
— Она не одна. У неё есть дочь. А у меня — терпение закончилось.
Он опустил глаза. Впервые за всё время.
Утро началось с тишины. В коридоре стояли чемоданы. Валентина Петровна надела своё коричневое пальто с лисьим воротником и сидела на табурете, скрестив руки. Вид у неё был как у жертвы, которую ведут на казнь.
— Николай, — протянула она, глядя на сына. — Ты вот сейчас меня выгонишь — и останешься один.
— Мам, не начинай… — он нервно поправил куртку.
— А я начну. Она тебя лишает матери. Завтра лишит всего остального. Ты подумай.
Татьяна стояла в дверях и слушала.
— Знаешь, Валентина Петровна, — сказала она тихо, — а вы правы. Если продолжите так, то лишу и мужа.
— Всё. — Татьяна подняла руку. — Чемоданы вон. Сегодня.
Николай стоял между ними, как на минном поле. Потом тяжело вздохнул и взял чемодан матери.
— Предатель, — прошипела она. — Она тебя сгубит.
В квартире воцарилась редкая тишина. Даже холодильник будто замолчал.
Но затишье продлилось недолго. Через неделю Татьяна обнаружила у Николая в телефоне переписку.
«Танька упрямая, но я её дожму. Дом лучше. Мы справимся». «Я подключу знакомого риэлтора, он поможет».
Это писал Николай своей матери.
Руки у Татьяны затряслись. Она закрыла телефон и вышла на кухню. Николай сидел, жевал бутерброд.
— Ну что, дожал? — спокойно спросила она.
— О доме. О продаже квартиры. О риэлторе.
Николай замер. Потом начал лепетать:
— Таня, ну пойми… Там простор, огород, детям лучше. Ты сама говорила…
— Стоп, — перебила она. — Давай сразу. Ты либо прекращаешь эти игры. Либо уходишь.
— Но это же общее… Мы семья!
— Нет, Коля. Это моя квартира. Ты в ней жил, пока я терпела. Теперь — всё.
Он встал, пошёл к ней, попытался обнять.
— Таня, ну не делай глупостей. Я люблю тебя.
— Любишь? Так зачем за моей спиной всё это? Любовь — это уважение. А у тебя — предательство.
— Ну и ладно, — наконец сказал он, опустив глаза. — Ты сама виновата. С тобой невозможно.
И ушёл собирать вещи.
В тот вечер Татьяна осталась одна в своей квартире. Села на кухне, открыла окно. Ветер шевелил занавеску.
И впервые за долгое время она почувствовала себя дома. В своей крепости.
Телефон зазвонил. Мама.
— Доча, ну как вы там? — спросила она тревожно.
— Мам, всё хорошо. Я наконец-то выбрала себя.
И в голосе её прозвучала такая уверенность, что сомнений не осталось: теперь всё действительно будет по-другому.
