— Вот только не хватало! — буркнула Вика, резко убавляя газ под кастрюлей, из которой стремительно и, прямо скажем, предательски пытался сбежать борщ.
В квартире пахло уютно: томатами, укропом и лавровым листом. Вика, босая, в мягких спортивных штанах и растянутой футболке с полустершейся надписью «YES, I’M BUSY», уже представляла, как сядет на диван, подложит под спину подушку, откроет книжку и будет грызть подсохший батон, потому что хлеб она, как всегда, забыла купить.
Но тут зазвонил домофон.
Вика посмотрела на экран: «Вход 1».
— Кто ещё? — спросила она вслух, будто борщ мог ответить. Потом нажала кнопку. — Алло?
— Викуся, родная! Это мы! — раздалось с непередаваемой смесью энтузиазма и назойливости.
Вику накрыло нехорошим предчувствием. Этот голос она узнала бы даже после ядерного взрыва. Людмила Петровна. Тётка. Родная. Словно соседская собака: твоя — и всё тут.
— А что случилось? — Вика выпрямилась. На автомате убавила газ ещё раз.
— Ничего! У нас новости! Мы с Валерой тут… приехали! И Толик с нами! — голос был звонкий, решительный и полный того самого тона, который обычно означает: «сдавайся, мы уже внутри».
Вика нажала на «отбой», не ответив, и осталась стоять посреди кухни, слушая, как из подъезда доносится глухой звон лифта.
Через минуту раздался стук в дверь — уверенный, с таким намёком, что не открыть просто неприлично. Как будто не стучат, а требуют аудиенции.
Открыв, Вика обнаружила перед собой семейное трио: тётка в красной болоньевой куртке (в июне, между прочим!), дядя Валера, сутулый и слегка потный, как будто только что вылез из подвала, и Толик — худощавый, с мешком через плечо, в котором, скорее всего, лежали его драгоценные вещи: три майки, один блокнот и кроссовки «Адидас» времён Югославии.
— Ну что стоишь? Проходи! — бодро сказала Люда и… прошла. Валера молча кивнул, будто это он хозяйка квартиры, а Вика — просто очередной гость. Толик смущённо пожал плечами, будто заранее извинялся за всё происходящее.
— Я, конечно, всё понимаю, — начала Вика, прикрыв дверь и глядя, как Люда, не разуваясь, уже двигается в сторону кухни. — Но можно было хотя бы предупредить?
— Викусь, солнышко, ну ты же не против! Мы же свои! — Люда уже открыла холодильник и вытащила банку с солеными огурцами. — Ой, а у тебя тут уютненько!
«Ещё бы! Я ж тут живу!» — подумала Вика, но вслух сказала:
— Вы, кажется, хотели сообщить новости?
— Да. Мы продали дом, — буднично сказала Люда, садясь на табурет у стола, как будто в своей собственной кухне. — Ну, ты же знаешь — та развалюха на дачах. Да и Валерке там тяжело, сырость… Я говорю: Валера, хватит маяться, давай к Вике. У неё и место есть, и район приличный, и люди хорошие.
— Я одна живу. У меня две комнаты, но они обе заняты, — Вика почувствовала, как начинает дергаться веко.
— Ну мы ж не насовсем! Только прописаться! Временно! Пожить нигде не будем, не переживай, — Люда сделала большой акцент на слове «временно», как будто оно открывало все двери, включая двери банковских сейфов.
— А Толик? — спросила Вика, глядя на двоюродного брата, который уже пятый раз пытался спрятать взгляд.
— А что я? — Толик пожал плечами. — Меня из общаги выгоняют. Там ремонт. Сказали, либо прописка — либо до свидания.
— Вот и подумали: ну кому мы можем быть ближе, чем тебе? — Люда хлопнула Валеру по плечу. — Родня же! Ты ж сама говорила — «дом для своих»!
Вика не помнила, чтобы говорила. Скорее всего, Люда это выдумала, как и фразу про сырость и приличный район.
— Тёт Люд, прописка — это не «зашёл и выписался». Это куча бумажной волокиты. И последствия. И ты это знаешь, — голос Вики стал суше. — Я не хочу никого прописывать. Мне одной здесь нормально.
— Слушай, ну ты что, правда? — Люда поставила банку огурцов на стол с таким звуком, что Вика вздрогнула. — Ты чего как чужая? Валера — твой дядя! Я — твоя вторая мать! А Толик… ну, у него вообще никого нет, кроме нас. И тебя.
— А у меня — есть я. И моя квартира. За которую я выплачивала ипотеку семь лет.
— И что теперь? Мы что, на улицу должны? — в голосе Люды зазвучала обида. Мастерски поставленная, отрепетированная, как в лучших сценах Шукшина. — Мы же не просим миллионов. Просто помочь. На время.
