Нотариальная контора на первом этаже старого бизнес-центра, где пахло бумагой, кофе и чужими историями. Здесь всё всегда начиналось и заканчивалось официально — браки, разводы, наследства. Сегодня Дарья пришла сюда завершать свою историю.
Она села за длинный стол в переговорной. Через минуту в дверях появился он — Сергей. Сильно постаревший за два месяца. Щетина, потускневший взгляд, тот самый мятный пуховик, в котором он когда-то чинно выходил к гостям с подносом и говорил: — Угощайтесь! Это жена сама готовила.
Сейчас — ни подноса, ни гордости, ни жены.
— Привет, — пробормотал он, садясь. — Привет. Ты зачем просил встречу? — Хотел поговорить. Без крика. Без мамы.
Дарья молча кивнула, скрестив руки на груди.
— Я подумал… ну, может, мы как-то всё… уладим?
— Сергей, ты когда-нибудь вообще видел себя со стороны? — Дарья пристально посмотрела ему в лицо. — Когда я пришла в эту семью, я верила, что у нас всё будет вместе. А в итоге я была с вами одна. Одна на троих.
— Людмила Петровна — твоя мать, я понимаю. Но ты взрослый. Почему ты всегда молчал, когда она делала из меня девку с подноса?
— А что я мог?! Она же… она всех всегда… подавляла. Даже отца. Я не мог…
— Ты не хотел. А теперь хочешь деньги.
— Не только. Я всё осознал. Мне плохо без тебя. — Тебе плохо без денег, Сергей.
— Ты несправедлива. Я отец твоего сына! — Ты отец? А где ты был, когда я одна возила его в больницу с бронхитом? Когда ты сказал, что «не можешь», потому что матч? — Ну не всегда же… — Ты никогда не был рядом, Сергей! Ты был как мебель — вроде есть, но ни пользы, ни тепла.
Он опустился обратно на стул. Уперся локтями в стол.
— Я запутался, Даша. Я правда. Я… просто думал, ты никогда не уйдёшь. А ты взяла — и ушла. — Потому что я поняла: жить с человеком, который тебя не слышит — страшнее, чем жить одной.
Повисла долгая тишина.
— Я продал машину, — тихо сказал он. — Верну тебе часть долга. И подпишу всё, что надо.
Дарья не ожидала. Наступило неловкое молчание, которое не хотелось заполнять.
— Я тоже была не идеальна, — сказала она наконец. — Я терпела. А потом стала злой. Но знаешь, что меня добило? Не мамины выкрики. Не Иннины наезды. А то, что ты молчал. Постоянно. Даже когда мне было больно.
— Я понял. Но поздно, да?
— Поздно для того, чтобы быть семьёй. Но не поздно быть человеком. Подпишешь — и будем считать, что хотя бы в конце ты сделал что-то не трусливое.
Он протянул ей ручку. Подписал все бумаги молча.
— Я ухожу. Насовсем, — Дарья встала. — И знаешь… спасибо.
Он удивлённо поднял голову.
— За что? — За то, что я увидела, как не надо.
Выйдя из нотариальной, Дарья глубоко вдохнула. И вдруг захотелось смеяться. Не истерично, а облегчённо.
Прошлое официально закрыто. Без драм, без истерик. Просто — точка. Громкая. С подписью и печатью.
Теперь можно начинать жить по-настоящему.
